Неточные совпадения
— Коли всем миром велено:
«Бей!» — стало, есть за что! —
Прикрикнул Влас на странников. —
Не ветрогоны тисковцы,
Давно ли там десятого
Пороли?.. Не до шуток им.
Гнусь-человек! — Не бить его,
Так уж кого и бить?
Не нам одним наказано:
От Тискова по Волге-то
Тут деревень четырнадцать, —
Чай, через все четырнадцать
Прогнали, как сквозь строй...
— Мошенник! — сказал Собакевич очень хладнокровно, — продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником
погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный
человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья.
— И на что бы трогать? Пусть бы, собака, бранился! То уже такой народ, что не может не браниться! Ох, вей мир, какое счастие посылает бог
людям! Сто червонцев за то только, что
прогнал нас! А наш брат: ему и пейсики оборвут, и из морды сделают такое, что и глядеть не можно, а никто не даст ста червонных. О, Боже мой! Боже милосердый!
— Нет, вы оставайтесь! — закричали из толпы, — нам нужно было только
прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно
человека в кошевые.
— И прекрасно. Как вы полагаете, что думает теперь о нас этот
человек? — продолжал Павел Петрович, указывая на того самого мужика, который за несколько минут до дуэли
прогнал мимо Базарова спутанных лошадей и, возвращаясь назад по дороге, «забочил» и снял шапку при виде «господ».
Она любила и умела рассказывать о жизни маленьких
людей, о неудачных и удачных хитростях в
погоне за маленьким счастием.
— Чтобы моих
людей гонять? Нет, будь здоров! Скажи спасибо, что тебе пулю в морду не вкатили… Хо-хо-о! И — ступай! Марш!..
Пред глазами его вставал подарок Нехаевой — репродукция с картины Рошгросса: «
Погоня за счастьем» — густая толпа
людей всех сословий, сбивая друг друга с ног, бежит с горы на край пропасти.
Если при таком
человеке подадут другие нищему милостыню — и он бросит ему свой грош, а если обругают, или
прогонят, или посмеются — так и он обругает и посмеется с другими. Богатым его нельзя назвать, потому что он не богат, а скорее беден; но решительно бедным тоже не назовешь, потому, впрочем, только, что много есть беднее его.
— Все это баловство повело к деспотизму: а когда дядьки и няньки кончились, чужие
люди стали ограничивать дикую волю, вам не понравилось; вы сделали эксцентрический подвиг, вас
прогнали из одного места. Тогда уж стали мстить обществу: благоразумие, тишина, чужое благосостояние показались грехом и пороком, порядок противен,
люди нелепы… И давай тревожить покой смирных
людей!..
— Да, правда: он злой, негодный
человек, враг мой был, не любила я его! Чем же кончилось? Приехал новый губернатор, узнал все его плутни и
прогнал! Он смотался, спился, своя же крепостная девка завладела им — и пикнуть не смел. Умер — никто и не пожалел!
— Книги! Разве это жизнь? Старые книги сделали свое дело;
люди рвутся вперед, ищут улучшить себя, очистить понятия,
прогнать туман, условиться поопределительнее в общественных вопросах, в правах, в нравах: наконец привести в порядок и общественное хозяйство… А он глядит в книгу, а не в жизнь!
Впрочем, приглядываясь к нему во весь этот месяц, я видел высокомерного
человека, которого не общество исключило из своего круга, а который скорее сам
прогнал общество от себя, — до того он смотрел независимо.
— Зачем вы не умеете притворяться? Зачем вы — такая простушка, зачем вы — не такая, как все… Ну как сказать
человеку, которого
прогоняешь: «почти люблю вас»?
Наконец, сам адмирал на самодельной шкуне «Хеда», с остальною партиею около сорока
человек, прибыл тоже, едва избежав
погони английского военного судна, в устья Амура и по этой реке поднялся вверх до русского поста Усть-Стрелки, на слиянии Шилки и Аргуни, и достиг Петербурга.
Он стал искать глазами начальство и, увидав невысокого худого
человека с усами, в офицерских
погонах, ходившего позади народа, обратился к нему...
— Доктор, вы ошибаетесь, — возражал Привалов. — Что угодно, только Зося самая неувлекающаяся натура, а скорее черствая и расчетливая. В ней есть свои хорошие стороны, как во всяком
человеке, но все зло лежит в этой неустойчивости и в вечной
погоне за сильными ощущениями.
Я спросил, зачем он
прогнал нерпу. Дерсу сказал, что она считала, сколько сюда, на берег, пришло
людей.
Человек может считать животных, но нерпа?! Это очень задевало его охотничье самолюбие.
— Его шибко хитрый
люди, — сказал Дерсу. — Надо его
гоняй, а то скоро весь мед кушай. — Сказав это, он крикнул: — Тебе какой
люди, тебе как чужой мед карабчи [т. е. украл.]!
— Его напрасно ходи нету, — отвечал он. — Его другой
люди гоняй.
— Ничего, капитан, — отвечал мне гольд. — Эти
люди холода не боится. Его постоянно сопка живи, соболя
гоняй. Где застанет ночь, там и спи. Его постоянно спину на месяце греет.
Любит русский
человек погонять зайца, любит травить его только потому, что он труслив и беззащитен. Это не злоба, это жестокая забава.
— Пошли вон! —
прогоняли стрелки собак из палатки. Собаки вышли, немного посидели у огня, а затем снова полезли к
людям. Леший примостился в ногах у Туртыгина, а Альпа легла на мое место.
— Моя не знаю, как по-русски говори, — отвечал гольд. — Его мало-мало бог, мало-мало
люди, сопка постоянно живи, ветер могу
гоняй, дерево ломай. Наша говори — Каньгу.
Стрелки шли впереди, а я немного отстал от них. За поворотом они увидали на протоке пятнистых оленей — телка и самку. Загурский стрелял и убил матку. Телок не убежал; остановился и недоумевающе смотрел, что
люди делают с его матерью и почему она не встает с земли. Я велел его
прогнать. Трижды Туртыгин
прогонял телка, и трижды он возвращался назад. Пришлось пугнуть его собаками.
В одно мгновение
люди бросились за ним в
погоню.
Осмотревшись, я понял причину своих снов. Обе собаки лежали у меня на ногах и смотрели на
людей с таким видом, точно боялись, что их побьют. Я
прогнал их. Они перебежали в другой угол палатки.
Но ведь молодежь нельзя считать за гостей, — это свои
люди, и Вера Павловна без церемонии
гоняет их к Катерине Васильевне: «Мне вы надоели, господа; ступайте к Катеньке, ей вы никогда не надоедите.
Вдруг раздались крики
погони, карета остановилась, толпа вооруженных
людей окружила ее, и
человек в полумаске, отворив дверцы со стороны, где сидела молодая княгиня, сказал ей: «Вы свободны, выходите».
Народ русский отвык от смертных казней: после Мировича, казненного вместо Екатерины II, после Пугачева и его товарищей не было казней;
люди умирали под кнутом, солдат
гоняли (вопреки закону) до смерти сквозь строй, но смертная казнь de jure [юридически (лат.).] не существовала.
Ротшильд не делает нищего-ирландца свидетелем своего лукулловского обеда, он его не посылает наливать двадцати
человекам Clos de Vougeot с подразумеваемым замечанием, что если он нальет себе, то его
прогонят как вора. Наконец, ирландец тем уже счастливее комнатного раба, что он не знает, какие есть мягкие кровати и пахучие вины.
Авигдора, этого О'Коннеля Пальоне (так называется сухая река, текущая в Ницце), посадили в тюрьму, ночью ходили патрули, и народ ходил, те и другие пели песни, и притом одни и те же, — вот и все. Нужно ли говорить, что ни я, ни кто другой из иностранцев не участвовал в этом семейном деле тарифов и таможен. Тем не менее интендант указал на несколько
человек из рефюжье как на зачинщиков, и в том числе на меня. Министерство, желая показать пример целебной строгости, велело меня
прогнать вместе с другими.
Вот этот-то профессор, которого надобно было вычесть для того, чтоб осталось девять, стал больше и больше делать дерзостей студентам; студенты решились
прогнать его из аудитории. Сговорившись, они прислали в наше отделение двух парламентеров, приглашая меня прийти с вспомогательным войском. Я тотчас объявил клич идти войной на Малова, несколько
человек пошли со мной; когда мы пришли в политическую аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
Однажды вздумала она
погонять мужа на корде, но, во-первых, полуразрушенный
человек уже в самом начале наказания оказался неспособным получить свою порцию сполна, а, во-вторых, на другой день он исчез.
И вот, говорили, что именно этот
человек, которого и со службы-то
прогнали потому, что он слишком много знает, сумел подслушать секретные разговоры нашего царя с иностранными, преимущественно с французским Наполеоном. Иностранные цари требовали от нашего, чтобы он… отпустил всех
людей на волю. При этом Наполеон говорил громко и гордо, а наш отвечал ему ласково и тихо.
— И окажу… — громко начал Полуянов, делая жест рукой. — Когда я жил в ссылке, вы, Галактион Михеич, увели к себе мою жену… Потом я вернулся из ссылки, а она продолжала жить. Потом вы ее
прогнали… Куда ей деваться? Она и пришла ко мне… Как вы полагаете, приятно это мне было все переносить? Бедный я
человек, но месть я затаил-с… Сколько лет питался одною злобой и, можно сказать, жил ею одной. И бедный
человек желает мстить.
И сидят в санях тоже всё черти, свистят, кричат, колпаками машут, — да эдак-то семь троек проскакало, как пожарные, и все кони вороной масти, и все они —
люди, проклятые отцами-матерьми; такие
люди чертям на потеху идут, а те на них ездят,
гоняют их по ночам в свои праздники разные.
В полдень — снова гудок; отваливались черные губы ворот, открывая глубокую дыру, завод тошнило пережеванными людями, черным потоком они изливались на улицу, белый мохнатый ветер летал вдоль улицы,
гоняя и раскидывая
людей по домам.
Но на место смененных надо же кого-нибудь определить; следовательно, Торцов имеет вообще нужду в
людях и, следовательно, хоть вследствие своего консерватизма не будет зря
гонять тех, которые ему не противятся, а угождают.
Он рад будет
прогнать и погубить вас, но, зная, что с вами много хлопот, сам постарается избежать новых столкновений и сделается даже очень уступчив: во-первых, у него нет внутренних сил для равной борьбы начистоту, во-вторых, он вообще не привык к какой бы то ни было последовательной и продолжительной работе, а бороться с
человеком, который смело и неотступно пристает к вам, — это тоже работа немалая…
— Этого я не ожидала от тебя, — проговорила она с огорчением, — жених он невозможный, я знаю, и славу богу, что так сошлось; но от тебя-то я таких слов не ждала! Я думала, другое от тебя будет. Я бы тех всех вчерашних
прогнала, а его оставила, вот он какой
человек!..
— Ни-ни. Вы слишком добры, что еще заботитесь. Я слыхивал об этом, но никогда не видывал в натуре, как
человек нарочно застреливается из-за того, чтоб его похвалили, или со злости, что его не хвалят за это. Главное, этой откровенности слабосилия не поверил бы! А вы все-таки
прогоните его завтра.
Никто-то, никто-то, никто-то не ходит к нам в гости; а только по утрам, по делам какие-то
люди ходят; меня и
прогонят.
Князь приехал в Васильевское, чтоб
прогнать своего управляющего, одного блудного немца,
человека амбиционного, агронома, одаренного почтенной сединой, очками и горбатым носом, но, при всех этих преимуществах, кравшего без стыда и цензуры и сверх того замучившего нескольких мужиков.
— Да вы попробуйте. Ведь
прогнали же собаку Майзеля, — поощрял Лаптев, продолжая милостиво улыбаться. — На
людях и смерть красна… Притом мы здесь совершенно одни, дам нет.
Его провожала толпа рабочих,
человек в сотню,
погоняя полицейских руганью и насмешками.
— Да, умирайте-ка! — бормотал Рыбин. — Вы уж и теперь не
люди, а — замазка, вами щели замазывать. Видел ты, Павел, кто кричал, чтобы тебя в депутаты? Те, которые говорят, что ты социалист, смутьян, — вот! — они! Дескать,
прогонят его — туда ему и дорога.
А нынче он придет: в кепИ да в
погонах… ах, распостылый ты
человек!
В
погоне за десятикопеечной подачкой десятитысячная толпа задавила десять
человек. За два дня перед этим умер московский миллионер, чайный торговец А.С. Губкин.
Все покатывались со смеху, так что под конец его решительно нельзя было
прогнать: слишком нужным стал
человеком.